Ксения БЕЛАЯ, Людмила
ВОЛОБУЕВА
Детские сады в суровые годы Великой
Отечественной войны
Первый вражеский авианалет на Москву
был произведен ровно через месяц после начала
войны — 22 июля 1941 года. Положение становилось
опасным, и было принято решение эвакуировать
детские сады в отдаленные от Москвы районы. По
плану эвакуации детских учреждений все
столичные районы были закреплены за
определенными районами Московской области —
Зарайским, Егорьевским, Орехово-Зуевским,
Наро-Фоминским и другими. Многие детские сады
ведомств и предприятий переехали еще дальше — в
Горьковскую область, а позднее, перейдя на
положение интернатов, переправлены в глубокий
тыл. Уже с августа 1941 года детские сады в Москве
практически перестали существовать, в эвакуации
превратившись в учреждения интернатного типа.
Но обжиться на новых местах они часто
не успевали. Фашисты так быстро вели наступление,
что детей из некоторых районов, как, например,
Наро-Фоминского, пришлось возвращать в Москву в
самом срочном порядке. Для этого в распоряжение
Отделов народного образования был представлен
автобусный транспорт. В ночное время на
пустынных улицах затемненной и настороженной
Москвы тогда можно было встретить колонны
автобусов с возвращающимися в город детьми. Во
время этих переездов некоторым ребятам
приходилось переживать воздушную тревогу. Вот
как описывает такой случай бывшая
методист-инспектор по дошкольному воспитанию
Ждановского района А.В. Никулицкая. Она
сопровождала одну из последних автобусных
колонн, которая возвращалась из Московской
области.
«Пятнадцатого октября я получила
приказ Отдела народного образования вывезти
детей из Егорьевского района в Москву для
раздачи их родителям. Шестнадцатого октября я
везла детей в автобусе. Километрах в двадцати от
Егорьевска (в деревне) наш автобус завяз в грязи.
Взрослые, ехавшие с детьми, помогали шоферу —
собирали камни, солому и т.д. В это время над
автобусом стал кружить вражеский самолет. Шофер
посоветовал мне вывести из автобуса детей. Когда
старшие дети рассмотрели фашистский знак на
самолете, они стали волноваться, а малыши начали
громко плакать. Чтобы успокоить детей, отвлечь их
внимание, я предложила всем смотреть на большое
облако и ждать, как оттуда вылетят наши
самолеты-истребители и прогонят фашистский
самолет. Дети перестали плакать и внимательно
смотрели на облако. Вскоре действительно
появились три наших истребителя, но с
противоположной от облака стороны. Дети услышали
шум моторов, повернулись и увидели, как наши
истребители окружили и погнали вражеский
самолет. Дети забыли страх — хлопали в ладоши,
визжали от восторга, прыгали, рассказывая, как
наши летчики окружили и погнали самолет.
Позднее эти ребята по пути в далекий
тыл три раза подвергались налетам. Три раза мы
одевали детей и готовили их к выходу из вагона.
Это были жуткие моменты — на нас лежала огромная
ответственность за сохранение жизни детей.
Малышам мы говорили, что пойдем погулять, а
старшим, шести-семи лет, говорили правду. Но
ребята мало беспокоились — они были уверены, что
наши истребители прогонят фашистов как тогда,
возле автобуса: «Помнишь, как наши летчики их
погнали? Так и теперь их погонят».
Все дети, вернувшиеся в Москву, должны
были снова ехать — на этот раз глубоко в тыл».
С октября в Отделах народного
образования шла напряженная работа по
организации массового вывоза детей дошкольного
и школьного возраста. С июля до самой зимы
московские дети эвакуируются в восточном
направлении — в Саратовскую, Челябинскую
области и даже в предгорье Тянь-Шаня.
Вот как об этом вспоминает один из
работников интерната № 8 Ленинградского района,
прибывшего в Красноборский район Татарской АССР:
«Пароход прибыл на рассвете, но на
пристани было много народа — это были
представители советских и партийных
организаций, которые вышли нас встречать и
оказать свой отцовский прием детям, прибывшим из
столицы Родины Москвы... Люди, которых, по
существу, мы видели впервые, оказались нам такими
близкими, такими родными. Вскоре прибыли
колхозники — татары из деревни Болтачево, чтобы
доставить нас до нового места жительства.
Прибыло 38 подвод. Их сопровождали молодые,
пожилые и старые колхозники. С какой лаской они
встречали наших малышей и как с любовью, по
отцовски они усаживали их на колхозные подводы.
Ехать предстояло 35 километров. Путь был трудный,
шел дождь, дороги размыты, обоз, нагруженный
детьми и вещами, медленно двигался по
проселочной дороге. Прибыли мы в деревню
Болтачево в три часа ночи, но нас ждали. Для нас
подготовили чистое и теплое помещение в
сельсовете. Дети были накормлены и тотчас
уложены спать».
Другой работник интерната с
благодарностью вспоминает комсомольцев, которые
на руках перенесли с парохода всех детей, а затем
и багаж.
Так же тепло был встречен интернат
Советского района в Свердловской области. Его
работникам особенно запомнилась заведующая
группой детских садов Свердловского ОБЛОНО А.П.
Нечаева, которая проявила большую заботу об
организации жизни эвакуируемых детей.
Заготовка топлива была главной
задачей в течение всей жизни интернатов в
эвакуации. Топлива требовалось много: чтобы
приготовить пищу, постирать белье, для мытья
детей и, конечно, для обогрева жилых помещений. В
некоторых местах в сильные морозы приходилось
протапливать печи дважды в сутки. В заготовке
топлива участвовал весь персонал — и
воспитатели, и няни. Они валили деревья, пилили,
подвозили их к интернату. Довольно большая доля
этой работы ложилась на плечи школьников.
Помогали и дети-дошкольники, в обязанности
которых входила доставка дров на саночках к
печам: требовалось положить дрова на санки,
перевезти их и затем аккуратно сложить. Это была
настоящая работа, и дети хорошо понимали ее
значение и необходимость.
Первое время по приезде из Москвы дети
питались хорошо: продукты получали по
централизованному снабжению в соответствии с
установленным лимитом, использовали и продукты,
привезенные с собой; с большими трудностями, но
заготовляли на зиму овощи.
Однако скоро тяготы войны стали
сказываться и на детском питании. В 1942 году
лимиты были снижены. Особенно это ощутили
интернаты, находившиеся недалеко от городских и
районных центров. Необходимо отметить, что
обслуживающий персонал был на местном снабжении,
выделенном для всех эвакуированных, и
практически очень слабо обеспечивался
продуктами. Достать дополнительно продукты по
более низким ценам представляло большие
трудности. Для этого нередко приходилось ездить
на лошадях в отдаленные районы, порой в
пятидесятиградусный мороз и пургу. Это
заставляло коллективы интернатов серьезно
подумать о подсобном хозяйстве, и там, где
имелись необходимые условия и где оказывалась
помощь местными организациями, создавались
такие хозяйства.
Интернат хлебозавода № 2 начал
организовывать свое подсобное хозяйство с того,
что на деньги, собранные с сотрудников, приобрел
семенной картофель, посадил его и получил урожай
в 25 тонн, что вполне обеспечило потребности детей
и взрослых. Потом купили двух поросят, а за два
года вырастили сорок восемь свиней, приобрели
корову, и ослабленные дети были обеспечены
молоком. Для коровы и двух лошадей косили сено.
Интернату удалось получить 3,5 га земли на
расстоянии 10 км. Эту землю засевали просом и
подсолнечником.
Многие заведующие детскими садами,
педагоги, привыкшие к городским условиям жизни, в
эвакуации становились организаторами сельского
хозяйства. В сохранившемся плане работы
руководителя одного из интернатов
предусматривались устройство кухни, обеспечение
интерната дровами на время распутицы, закупка на
рынке муки, обеспечение лошади сеном. Намечалось
также сделать прорубь для полоскания белья,
навесы для детей от солнца, проложить дорогу до
кухни, замостить ее хворостом и навозом. Но самое
большое место в плане отводилось предстоящим
весенним работам. Ставится задача добиться от
райисполкома закрепления за интернатом восьми
гектаров земли, выделения коровы и лошади для
лучшего обеспечения посевной, расширения
свинофермы.
Работникам интернатов многому
пришлось поучиться, много преодолеть трудностей,
проявить настойчивость и смекалку.
У интерната 2-го Государственного
подшипникового завода перед весенними работами
колхоз забрал выданную ранее лошадь, а
требовалось обработать три га земли под посевы
проса, картофеля, овощей и бахчи. Вместо лошади на
пахоту прислали верблюда. «Это специфическое
животное плачет, плюет во все стороны, не хочет
идти по борозде, проявляет упрямство. Но мы
заставили верблюда пахать. Надели специальные
халаты — пусть плюет, вели с двух сторон —
заставили идти в борозде — и вспахали три
гектара». Позднее этот интернат завел трех коров
с телятами, трех лошадей, кур, поросят и коз.
Интернат обрабатывал 15 гектаров земли, собирал
до 16 тонн сена. При возвращении в Москву через два
с половиной года все животные были переданы
местному детскому дому, а с ними и
сельскохозяйственный инвентарь — три телеги,
две арбы, двое саней, два плуга, бочки для воды,
триста кубометров дров, 3000 кизяков. Все это
хозяйство было создано сравнительно небольшим
коллективом на пустом месте.
Там, где было хорошо налажено
подсобное хозяйство, дети и взрослые жили
безбедно.
Во главе интернатов, как правило,
стояли знающие и опытные педагоги, а среди
воспитателей было много мастеров и зачинателей
дошкольного воспитания в Москве,
непосредственных участников создания системы
детских садов. Они старались оградить детей от
ужасов войны, самоотверженно трудились, чтобы
дети не голодали, добивались, чтобы у каждого
ребенка была отдельная постель. Даже в пути
устанавливался твердый порядок жизни: сон,
подъем детей, прием пищи, занятия и прогулки
всегда в одно и то же время.
Уже упоминалось, что с детскими садами
выехали и школьники — в основном дети
обслуживающего персонала, а также братья и
сестры младших детей, родители которых были на
фронте и просили не разлучать их детей. Педагоги
интернатов поставили перед собой задачу — при
любых условиях школьники не должны потерять ни
одного года обучения. Там, где была такая
возможность, дети учились в школе, а там, где ее не
было, обучение взяли на себя
воспитательницы-дошкольницы. Проверочные
испытания проводили учителя. Начальница
интерната Е.И. Семенова, отвечая на запрос
заведующего Отделом народного образования
Бауманского района, докладывала:
«Со школьниками мы своими силами с 16
октября 1941 года начали систематическую учебу по
программе. В первом классе у нас семь учеников, во
втором — шесть, в третьем — восемь, в четвертом —
пять, в пятом — три, в шестом — два, в седьмом —
один. В первом классе преподавала опытная
учительница Бессонова. Она же занималась по
математике с учениками шестого и седьмого
классов. С детьми второго класса по русскому
занималась воспитательница Спиридонова, по
арифметике — Комарова. В третьем, четвертом
классах занималась воспитательница Бессонова.
Воспитательница Копейкина преподавала
естествознание и ботанику, Колоскова —
географию. Историю, физику, химию вести пришлось
мне».
К порученному делу все воспитатели
относились с полной ответственностью, хотя и
работали без всякой дополнительной оплаты.
Помимо обычной шестичасовой работы с
дошкольниками, они еще по четыре часа ежедневно
занимались «в школе».
С учебниками, пособиями и тетрадями
было трудно. «У нас было всего два букваря», —
жаловалась одна из воспитательниц, которая вела
обучение группы детей, достигших к осени 1941 года
семилетнего возраста.
В эвакуации московские дети прожили
два с лишним года. Осенью 1943 года Правительство
разрешило вернуть все эвакуированные детские
учреждения в столицу, и вскоре интернаты
отправились в обратный, также нелегкий путь. Он
был длительным, так как железные дороги
оставались перегруженными. Ехали в осеннее время
в товарных вагонах, поэтому приходилось много
хлопотать о топливе, о горячей пище, проявлять
заботу, чтобы уберечь детей от простуды и других
заболеваний. Но ни у кого уже не было страха, что
вот налетит стервятник и сбросит бомбу. Все
трудности теперь скрашивалось радостью
возвращения домой.
Можно себе представить, как были
встречены повзрослевшие дети в Москве. Ведь
многие из них вернулись домой уже школьниками
второго и третьего классов. И много слов
благодарности выслушали в эти дни работники
интернатов за свою нелегкую работу в эвакуации.
Но не все дошкольные работники
покинули город в первые месяцы войны. После
закрытия детских садов и массовой эвакуации
оставшиеся в Москве педагоги, методисты,
заведующие получили должности коменданта,
сторожа или истопника. Им был поручен надзор за
опустевшими помещениями детских садов.
Сохранились сведения, что в числе
работавших на создании оборонных укреплений на
подступах к Москве было не менее 500 воспитателей,
нянь и других сотрудников закрытых детских
садов. Многие из работников детских садов
оказались на лесозаготовках, так как стояла
острая необходимость обеспечить Москву
топливом. Значительная часть воспитателей
определилась работать на фабрики, заводы и
другие предприятия столицы. В документах Отдела
народного образования Бауманского района
указано, что воспитательница детского сада № 8
М.Н. Шенкалович работала токарем, была
стахановкой, воспитательница Р.И. Глускина
награждена республиканской премией за отличную
работу на военном заводе, заведующая детским
садом № 25 Мерзликина работала в должности
контрольного мастера, воспитательница детского
сада Монахова работала управдомом и получила
переходящее Красное знамя за порядок и чистоту в
домах.
К большому сожалению, сохранившиеся
сведения о дошкольных работниках, ушедших на
фронт, чрезвычайно скудны. Известно, что
дошкольный инспектор Первомайского района
Сливинская погибла, защищая Ленинград. Под
Можайском была убита воспитательница детского
сада Бауманского района Наташа Яновская —
девятнадцатилетняя девушка, ушедшая на фронт
добровольцем и награжденная медалью «За отвагу».
Добровольцами ушли на фронт из детского сада № 15
две сестры Лавриновы. Воспитательница детского
сада № 40
О.И. Петрова ушла на фронт вместе с мужем,
получила медаль «За оборону Москвы».
Воспитательница детского сада № 10 М.П. Кузнецова
была ранена под Сталинградом, она также
награждена медалью. Воспитательница детского
сада № 6 Московского военного округа была на
фронте зенитчицей. В числе ушедших на фронт была
и Анна Никитична Шевякова, воспитательница
детского сада завода «Динамо», открывшегося в
первый год после революции. В сороковых годах она
возглавляла дошкольную работу в Москве. За
боевые заслуги и доблесть, проявленную на посту
заместителя начальника полевого госпиталя, А.Н.
Шевякова была награждена орденом Красной Звезды
и двумя медалями.
В октябре 1941 года через Москву
двигались беженцы из оккупированных врагом мест.
Для их организованной отправки дальше
в тыл в Гороховском переулке был создан
эвакопункт. Сюда ежедневно прибывали все новые и
новые обездоленные семьи, здесь формировались
эшелоны, в здании школы, наскоро
переоборудованном в общежитие, размещались
беженцы всех возрастов.
Другой эвакопункт был расположен на
территории бывшего Ростокинского района Москвы.
Дошкольные работники М.Г. Хлопова, Е.Б. Гениннгс,
В.В. Обыдова и Т.С. Бабкина решили помочь
находившимся там малышам освоиться с
непривычной тревожной обстановкой и немного
скрасить их пребывание в эвакопункте. Сложив в
рюкзак настольные игры, книжки с картинками,
цветные карандаши, они направились к детям.
Вспоминает Елизавета Борисовна
Гениннгс: «Вначале администрация пункта
встретила нас не особенно приветливо, но мы были
настойчивы. Обстановка общежития не подходила
для занятий, но мы не смущались этим,
расположились на пустой койке, раздобыли
небольшой столик и пригласили детей посмотреть,
что мы им принесли. Со всех коек комнаты к нам
стали собираться дети, сначала робко,
недоверчиво, но потом, привлеченные яркими
картинками, стали смелее. Заинтересованные
сказкой, которую я начала им рассказывать, дети
уже со всех концов комнаты подходили все ближе и
ближе, окружив меня тесным кольцом».
Все четверо воспитательниц поочередно
стали каждый день приходить в общежитие,
стараясь разнообразить свои занятия. Среди детей
были и такие, которые в силу разных причин
задерживались в эвакопункте на неделю-другую и
даже на месяц. Они стали хорошими помощниками в
занятиях с другими детьми.
Такую же работу на другом эвакопункте,
через который прошло много беженцев из Украины,
проводили студенты педагогического института
им. В.И. Ленина под руководством преподавателей
Е.А. Флериной, Л.Н. Красногорской, Н.А. Метлова, Э.И.
Залкинд. Здесь усилиями преподавателей и
студентов тоже была создана уютная обстановка —
«оазис в большом, заваленном вещами и
переполненном озабоченными людьми помещении»,
где и проводилась работа с детьми. Подобная
работа проводилась и на станциях метрополитена,
выполнявших роль бомбоубежищ.
В Железнодорожном районе Москвы при
непосредственном участии преподавателя МГПИ Н.А.
Метлова была организована детская комната.
Районный методист З.С. Терновцева в своих
воспоминаниях пишет, что в этой комнате звучала
музыка. Николай Афанасьевич заводил патефон и
ставил отобранные им пластинки, дети пели, много
играли, и им было тем более интересно, что с ними
занимался «большой дядя», как они называли его в
разговоре с родителями.
Обездоленные дети, лишившиеся крова и
постоянно слышавшие гнетущие разговоры взрослых
об ужасах войны и потере близких, попадая в
уютную обстановку детских комнат и видя
приветливые лица воспитателей, скоро забывали
про войну и тревоги, выпавшие на их долю,
включались в игру, веселились. Это вызывало
радость и удивление взрослых. «Батюшки! —
воскликнула одна изумленная мать, увидевшая, как
ее трехлетний малыш лихо отплясывает «русскую»,
притопывая ножками в валенках. — Целый день
сегодня хныкал, домой просился — а где он, дом-то
наш? А теперь ишь как отплясывает!..»
Заботу педагогов чувствовали не
только дети, но и их родители. Они тепло
прощались, когда им нужно было уезжать, горячо
благодарили за внимание к их детям: «Как хорошо
придумали, что с детьми занимались. А то наши
ребятки уже и забыли, что на свете игрушки
есть...», «Сразу видать, в Москву попали — здесь и
о детях подумали». Так говорили родители, забирая
своих детей из детских комнат.
В Сокольническом и Фрунзенском
районах открылись детские сады, куда поступали
дети, оказавшиеся без крова, пострадавшие от
вражеских налетов или прибывшие из районов
Московской области. Здесь они находили приют до
решения их дальнейшей судьбы.
Вспоминает А.Я. Успенская:
«13 декабря 1941 года была назначена
заведующей детским садом № 8, который первым
возобновил работу на Люблинском железнодорожном
узле. Постепенно в здании, построенном для яслей
и рассчитанном на 100 детей, мы открыли 5 групп с
количеством 165 человек детей. Открытие
учреждения совместили с новогодней елкой. Окна
были замаскированы черной бумагой. Елка не была
освещена, но она казалась всем нам особенно
яркой, блестящей и красивой. В помещении было
холодно, и дети были одеты в пальто. Главные
персонажи — Дед Мороз и Снегурочка — были
воспитатели. И детям было весело.
Весна 1942 года. Вокруг здания с обеих
сторон была большая пустынная площадь. Одну
сторону мы отвели под групповые участки, вторую
заняли под картофель. Но чтобы посадить
картофель, сделать цветники и посадить деревья,
мы очистили территорию от камня, щебня, угля,
шлака и стекла, оставшихся от постройки домов,
окружающих детский сад. Цветы сеяли и сажали
неприхотливые, но яркие. Посадили тополя и вязы,
они неприхотливые, приживаются в любых условиях
и быстро растут. За саженцами ходили пешком на
поля аэрации и носили их на своих плечах.
При хорошем уходе участок наш вскоре
зазеленел. Проходящие мимо люди улыбались,
любуясь красотой нашего участка.
Каждой группе нужен свой
навес-веранда. Материала для этого у нас не было.
Мы узнали, что на железнодорожном складе
выбрасывают вагонные стойки, и попросили
оставить их для нашего детского сада. И таким
образом за лето построили пять веранд. Они были
без пола, только крыша и барьер немножко выше
роста ребенка. Вокруг веранд посадили вьющиеся
растения. Необходимая тень и прохлада были
созданы».
Читая эти воспоминания, искренне
восхищаешься энергией и подлинным, действенным
патриотизмом педагогов, окруживших заботой и
любовью детей фронтовиков.
В конце декабря 1941 года стали
возникать прогулочные группы детей. В
определенных районах, обязательно вблизи
бомбоубежищ, дети собирались на 2—3 часа. С ними
занимались, играли. В конце января 1942 года, когда
враг был отброшен на 350—400 километров от Москвы,
каждому району было разрешено открыть детский
сад в бомбоубежище.
Жизнь тогда осложнялась постоянной
угрозой воздушной тревоги, и требовалось всегда
быть настороже. Спуск детей в бомбоубежище
отрабатывался во всех деталях и с учетом всех
условий. Например, по сигналу все дети быстро
кладут все то, что у них в руках — куклу, лопату,
флажок, — на определенное место и становятся
друг за другом в установленном порядке.
Спускаются молча, не спеша, чтобы не толкнуть
впереди идущего, останавливаются у двери,
ведущей в убежище, которую должен открыть
взрослый.
Большую трудность представляла
организация питания детей. «Кухни находились в
других помещениях и иногда были довольно далеко
— на расстоянии нескольких трамвайных
остановок. Обслуживающей уборщице приходилось
делать ежедневно не менее двух рейсов: туда — с
санками и пустой посудой, а оттуда — с полными
кастрюлями и бидонами, привязанными на санях.
Просуществовали детские сады в
бомбоубежищах сравнительно недолго. С
наступлением весны там стало сыро, и детей
разрешили переселить наверх.
С первых чисел февраля 1942 года в Москве
начали работать 25 детских садов. Летом было
восстановлено еще 149 детских садов. К концу 1942
года в 258 детских садах числились уже 202 тысячи
детей, что составляло треть от довоенного
времени.
При восстановлении детских садов
стала ощущаться нехватка оборудования. Так, в
начале 1943 года две тысячи детей не могли спать
днем из-за отсутствия кроваток. Часто при приеме
в детский сад родителям предъявлялось
требование принести для своего ребенка посуду.
Не хватало белья, одеял, подушек, мебели.
Вскоре очень остро встал вопрос с
подбором кадров воспитателей. Когда на работу
начали возвращаться воспитатели, временно
занятые в учреждениях и на предприятиях,
администрация нередко чинила препятствия этому
переходу, и Московскому городскому отделу
народного образования пришлось добиться
принятия специального указания, запрещавшего
задерживать переход учителей школ и
воспитателей детских садов на работу по своей
специальности. Вместе с опытными кадрами
приходилось принимать на работу молодых девушек
без всякой подготовки. Поэтому уже в 1942 году в
отдельных районах были созданы краткосрочные
курсы воспитателей на базе семиклассного
образования.
В ноябре 1943 года Исполком Моссовета
принял решение «О мероприятиях по расширению
сети детских садов», в котором предусматривалось
изготовление оборудования, хозяйственного
инвентаря, игрушек, пособий и улучшение
материального положения работников детских
садов.
В 1943 году были открыты первые
санаторные детские сады и группы для детей с
туберкулезной интоксикацией. К их организации
предъявлялись более высокие требования. В них
предусматривалась повышенная норма питания,
повышенная оплата для педагогического персонала
и не более 25 детей в группе. При все нарастающей
потребности в определении детей в детские сады, с
одной стороны, и отсутствии свободных помещений,
с другой, в каждом районе была поставлена задача
— открыть детский сад на 100 мест для наиболее
ослабленных детей или открыть обычный сад и
принять в него дополнительно еще пятьдесят
детей, остающихся без надзора на время работы
матери. В конечном итоге детские сады
санаторного типа открылись во всех районах
Москвы и имели большое значение в борьбе за
оздоровление детей.
В начале 1943 года в новом составе под
руководством Е.И. Радиной начал работу Городской
дошкольный методический кабинет. В 1944 году
дошкольные кабинеты появились уже во всех
районах Москвы, и началась массовая методическая
работа. В центр внимания были поставлены вопросы
организации закаливания детей и правильного
питания. В районах были организованы курсы
поваров. На практических занятиях они
обменивались лучшим опытом. В результате
проведенной работы повысилось качество питания
детей, в меню стали широко вводиться сырые овощи.
Однако организация питания в детских
садах оставалась сложным делом. Трудность
заключалась в доставке продуктов с
продовольственных баз, в своевременном
получении с родителей детских карточек, а также в
своевременном отчете об их расходовании. С баз
продукты выдавались лишь по предъявлении отчета
о погашении карточек за последние 10 дней каждого
месяца. Заболевшим детям выдавалось питание на
дом, поэтому в послеобеденное время нередко
можно было встретить родных ребенка с
кастрюльками и банками, ожидающих получения
пищи. Выбывшим детям за прошедшие дни продукты
выдавались в сухом виде. Строгий контроль за
питанием осуществляла санэпидемстанция,
определявшая полное вложение продуктов в порцию
ребенка лабораторным способом.
Чтобы сделать жизнь детей более
разнообразной, доставить им удовольствие и
отвлечь от тяжелых переживаний, в детских садах
стали проводить «вечера досуга». После полдника
к детям приходил музыкальный руководитель,
который был включен в штат с 1944 года. Эти занятия
не преследовали учебных целей — задача
заключалась в том, чтобы создать у детей хорошее,
бодрое настроение. Широко практиковались показы
кукольного, теневого театров.
Зимой 1942—1943 года в районах Московской
области, освобожденных от оккупантов, приступили
к налаживанию жизни. Разрушения были так велики,
что многое приходилось начинать заново. Москва
развернула работу по оказанию помощи особо
пострадавшим районам. Отделам народного
образования поручалось содействовать
восстановлению школ, детских садов и других
учебных и воспитательных учреждений. По
сохранившимся неполным данным, в Москве было
собрано оборудования на девяносто семь тысяч
рублей, подготовлено 153 воспитателя для работы на
детских площадках в подшефных районах.
Сегодня нам трудно даже представить те
тяготы и лишения, которые выпали на долю
дошкольных работников военных лет. Но они их
преодолевали. И многим помогала мысль о близких
— отцах, мужьях, сыновьях, находившихся в то
время на фронте.
Хочется привести рассказ заведующей
интернатом Н.В. Коржец:
«У нас в интернате были на исходе
дрова. Колхоз только к вечеру дал лошадь, чтобы
перевезти их из леса. День был трудный, и все
работники так устали, что я не решилась их
просить и поехала сама. Жутко, светит луна.
Добралась до наших дров, нагрузила сани, увязала,
как могла, и двинулась. Но обратный путь оказался
очень трудный — дорога узкая, снегу много, да еще
дрова задевают за кусты, лошадь едва тянет или
совсем останавливается. Стараюсь ей помочь,
ничего не выходит. Прихожу в отчаяние, но
вспоминаю о том, что моему мальчику там, на
фронте, еще труднее, ему в эту минуту, может быть,
угрожала смерть, — и я вновь подталкиваю воз, он
трогается с места. Так мы выползли из леса...»
А потом наступил долгожданный праздник Победы.
|