В.М. Васнецов. Баян. 1910
Музыка зародилась в глубокой древности.
Когда людям нужно было обратиться к богам с
просьбами или с благодарностью, они не говорили с
ними так же, как говорили друг с другом каждый
день. Их речь переставала быть будничной, звучала
напевно, будто бы стремилась достигнуть небес.
Священники в храмах до сих пор говорят подобным
образом.
Когда людям нужно было вспомнить великие дела
минувших дней, они тоже обращались к пению. О
богатырях и героях складывались истории в
песнях.
Песни существовали для каждого важного этапа
человеческой жизни: пели в честь рождения
ребенка, в честь свадьбы и во время похорон.
А матери пели над колыбелькой новорожденного
младенца. Не только для того, чтобы его развлечь.
Момент сна — опасный. В это время человек
временно отправляется в царство духов. Чтобы он
смог вернуться, чтобы душа его не заблудилась, ее
нужно было защитить заговором. Чтобы злые силы не
навредили малышу, их нужно было обмануть,
отпугнуть песней.
Люди верили, что музыка и пение обладают
волшебной силой и способны творить чудеса.
О великих певцах и музыкантах прошлого
сохранились чудесные легенды и предания.
Вот как рассказывали о волшебной силе музыке в
старину.
МУЗЫКА В ЛЕГЕНДАХ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ
Н.А. КУН
Орфей и Эвридика
Изложено по поэме Овидия
«Метаморфозы»
Орфей в подземном царстве
В давние времена в далекой Фракии жил
великий певец Орфей. Женой Орфея была прекрасная
нимфа Эвридика. Горячо любил ее певец Орфей. Но
недолго наслаждался Орфей счастливой жизнью с
женой своей. Однажды, вскоре после свадьбы,
прекрасная Эвридика собирала со своими юными
резвыми подругами нимфами весенние цветы в
зеленой долине. Не заметила Эвридика в густой
траве змею и наступила на нее. Ужалила змея юную
жену Орфея в ногу. Громко вскрикнула Эвридика и
упала на руки подбежавшим подругам. Побледнела
Эвридика, сомкнулись ее очи. Яд змеи пресек ее
жизнь. В ужас пришли подруги Эвридики. Далеко
разнесся их скорбный плач. Услыхал его Орфей. Он
спешит в долину и видит там холодный труп своей
нежно любимой жены. В отчаяние пришел Орфей.
Долго оплакивал он свою Эвридику, и плакала вся
природа, слыша его грустное пение. Но не смог
примириться певец со своей утратой.
Решил Орфей спуститься в мрачное
подземное царство, где обитали души умерших. В
царстве мертвых правил великий владыка Аид со
своей женой Персефоной. Решил Орфей умолять Аида
вернуть ему жену.
Через мрачную пещеру спустился Орфей к
берегам священной реки Стикс.
Стоит Орфей на берегу Стикса. Вокруг
него толпятся тени умерших. Чуть слышны стоны их,
подобные шороху падающих листьев в лесу поздней
осенью. Через Стикс, в царство Аида, перевозит их
перевозчик Харон. Но согласится ли перевозчик
взять с собою живого Орфея?
Вот послышался вдали плеск весел. Это
приближается ладья Харона. Причалил Харон к
берегу. Просит Орфей перевезти его вместе с
душами на другой берег, но отказывает ему суровый
Харон. Как ни молит его Орфей, все слышит он один
ответ Харона: «Нет!».
Ударил тогда Орфей по струнам своей
золотой кифары, и широкой волной разнеслись по
берегу мрачного Стикса звуки ее струн. Своей
музыкой очаровал Орфей Харона; слушает он игру
Орфея, опершись на свое весло. Под звуки музыки
вошел Орфей в ладью, оттолкнул ее Харон веслом от
берега, и поплыла ладья через мрачные воды
Стикса. Вышел Орфей из ладьи и, играя на золотой
кифаре, пошел по мрачному царству душ умерших к
трону бога Аида. Окружили певца души, слетевшиеся
на звуки его музыки.
Играя на кифаре, приблизился Орфей к
трону Аида и склонился перед ним. Сильнее ударил
он по струнам кифары и запел. Он пел о своей любви
к Эвридике и о том, как счастлива была его жизнь с
ней в светлые, ясные дни весны. Но быстро миновали
дни счастья. Погибла Эвридика. О своем горе, о
муках разбитой любви, о своей тоске по умершей
пел Орфей. Все царство Аида внимало пению Орфея,
всех очаровала его песня. Склонив на грудь
голову, слушал Орфея сам бог Аид. Припав головой к
плечу мужа, внимала песне Персефона; слезы печали
дрожали на ее ресницах. Но вот все тише звучат
струны золотой кифары, все тише песнь Орфея, и
замерла она, подобно чуть слышному вздоху печали.
Глубокое молчание царило кругом.
Прервал это молчание бог Аид и спросил Орфея,
зачем пришел он в его царство, о чем он хочет
просить его. Поклялся Аид нерушимой клятвой
богов — водами реки Стикс, — что исполнит он
просьбу дивного певца. Так ответил Орфей Аиду:
— О, могучий владыка Аид, всех нас,
смертных, принимаешь ты в свое царство, когда
кончаются дни нашей жизни. Не затем пришел я сюда,
чтобы смотреть на те ужасы, которые наполняют
твое царство. Я пришел сюда молить тебя отпустить
назад мою Эвридику. Верни ее к жизни; ты видишь,
как я страдаю по ней! Подумай, владыка, если бы
отняли у тебя жену твою Персефону, ведь и ты
страдал бы. Ведь не навсегда возвращаешь ты
Эвридику. Вернется опять она в твое царство.
Коротка жизнь наша, владыка Аид. О, дай Эвридике
испытать радости жизни, ведь она сошла в твое
царство такой юной!
Задумался бог Аид и, наконец, ответил
Орфею:
— Хорошо, Орфей! Я верну тебе Эвридику.
Веди ее назад к жизни, к свету солнца. Но — с
условием: ты пойдешь вперед следом за богом
Гермесом, он поведет тебя, а за тобой будет идти
Эвридика. Во время пути по подземному царству ты
не должен оглядываться. Помни! Оглянешься —
тотчас покинет тебя Эвридика и навсегда вернется
в мое царство.
На все был согласен Орфей. Скорее
спешит он в обратный путь. Быстрый, как мысль, бог
Гермес привел к Орфею тень Эвридики. С восторгом
смотрит на нее Орфей. Хочет Орфей обнять тень
Эвридики, но остановил его бог Гермес:
— Орфей, ты обнимешь тень. Пойдем
скорее; труден наш путь.
Отправились в путь. Впереди идет
Гермес, за ним Орфей, а за Орфеем — тень Эвридики.
Быстро миновали они царство Аида. Переправил их
через Стикс в своей ладье Харон. Вот и тропинка,
которая ведет на поверхность земли. Тропинка
круто подымается вверх и вся загромождена
камнями. Кругом глубокие сумерки. Чуть
вырисовывается в них фигура идущего впереди
Гермеса. Но вот далеко впереди забрезжил свет.
Это выход. Кругом стало как будто светлее. Если бы
Орфей обернулся, он увидал бы Эвридику. Идет ли
она за ним? Не осталась ли она в царстве душ
умерших? Может быть, она отстала, ведь путь так
труден! Если Эвридика отстала, она будет обречена
вечно скитаться во мраке. Орфей замедляет шаг,
прислушивается. Ничего не слышно. Да разве могут
быть слышны шаги бесплотной тени? Все сильнее
охватывает Орфея тревога за Эвридику. Все чаще он
останавливается. Кругом же — все светлее. Теперь
ясно рассмотрел бы Орфей тень жены. Наконец,
забыв все, он остановился и обернулся. Почти
рядом с собой увидал он тень Эвридики. Протянул к
ней руки Орфей, но дальше, дальше тень — и
потонула во мраке. Словно окаменев, стоял Орфей,
охваченный отчаянием. Ему пришлось пережить
вторичную смерть Эвридики, и виновником этой
второй смерти был он сам.
Долго стоял Орфей, вглядываясь в
темноту. Казалось, жизнь покинула его; казалось,
что это стоит мраморная статуя. Наконец,
пошевельнулся Орфей, сделал шаг, другой и пошел
назад, к берегам мрачного Стикса. Он решил снова
вернуться к трону Аида, снова молить его вернуть
Эвридику. Но напрасно молил Харона Орфей: не
тронули мольбы певца неумолимого перевозчика, не
повез его старый Харон через Стикс в своей утлой
ладье. Семь дней и ночей сидел печальный Орфей на
берегу Стикса, проливая слезы скорби, забыв о
пище, обо всем, сетуя на богов мрачного царства
душ умерших. Только на восьмой день решил он
покинуть берега Стикса и вернуться во Фракию.
Орфей поет, аккомпанируя себе на
кифаре. Рисунок на древнегреческой вазе
Смерть Орфея
Четыре года прошло со смерти Эвридики,
но остался по-прежнему верен ей Орфей. Он не желал
брака ни с одной женщиной Фракии. Однажды ранней
весной, когда на деревьях пробивалась первая
зелень, сидел великий певец на невысоком холме. У
ног его лежала его золотая кифара. Поднял ее
певец, тихо ударил по струнам и запел. Вся природа
заслушалась дивного пения. Такая сила звучала в
песне Орфея, так покоряла она и влекла к певцу,
что вокруг него, как зачарованные, столпились
дикие звери, покинувшие окрестные леса и горы.
Птицы слетелись слушать певца. Даже деревья
двинулись с места и окружили Орфея; дуб и тополь,
стройные кипарисы и широколистные платаны, сосны
и ели толпились кругом и слушали певца; ни одна
ветка, ни один лист не дрожал на них. Вся природа
казалась очарованной дивным пением и звуками
кифары Орфея. Вдруг раздались вдали громкие
возгласы, звон бубнов и смех. Это женщины
справляли шумный праздник бога веселья и
виноделия Вакха. Все ближе вакханки. Вот увидали
они Орфея, и одна из них громко воскликнула:
— Смотрите, это Орфей — ненавистник
женщин!
Взмахнула вакханка палкой и бросила ее
в Орфея. Но плющ над головой певца обвил палку,
защитил певца. Бросила другая вакханка в Орфея
камнем, но камень, побежденный чарующим пением,
упал к ногам Орфея, словно моля о прощении. Все
громче раздавались вокруг певца крики вакханок,
громче звучали песни и сильнее гремели бубны. Шум
праздника Вакха заглушил музыку певца. Окружили
Орфея вакханки, налетели на него, словно стая
хищных птиц. Градом полетели в певца палки и
камни. Напрасно молит о пощаде Орфей. Его голосу
послушны деревья и скалы, но не внемлют ему
неистовые вакханки. Обагренный кровью, упал
Орфей на землю, отлетела его душа. А кифару Орфея
вакханки бросили в быстрые воды реки.
Душа Орфея сошла в царство теней. Снова
встретил великий певец тень Эвридики и заключил
ее с любовью в свои объятия. С этих пор они могли
быть неразлучны. Блуждают тени Орфея и Эвридики
по сумрачным полям царства Аида, заросшего
асфделами — цветами мертвых. Теперь Орфей без
боязни может обернуться, чтобы посмотреть,
следует ли за ним Эвридика.
А кифару Орфея принесло к берегам
острова Лесбос. С тех пор на Лесбосе рождались
певцы и звучали дивные песни. Там, на Лесбосе,
родился певец Арион.
(Адаптировано для «Дошкольного
образования»)
Арион
Арион родился на острове Лесбос. На том
самом острове, куда морские волны принесли
кифару Орфея, убитого вакханками. С детства
научился он играть на музыкальных инструментах,
сочинять гимны и дифирамбы. Подросший Арион стал
знаменитым певцом и отправился жить в Коринф.
Слава о нем разнеслась по всей Греции.
Многие хотели услышать пение Ариона. А
некоторые желали вступить с ним в состязание,
чтобы выяснить, кто искусснее в игре на кифаре. В
Сицилии, в городе Тенаре, решили устроить
музыкальный праздник. И Арион, среди других
известных музыкантов, получил приглашение.
Праздник удался на славу. С утра до вечера
услаждали музыканты слух горожан своим пением.
Но лучше всех пел Арион. Судьи присудили ему
самую главную награду, а восхищенные слушатели
одарили его богатыми подарками.
С победой и подарками вступил Арион на
корабль, который должен был доставить его домой.
Но когда корабль вышел в открытое море,
преисполненные алчности и зависти матросы
решили убить Ариона и захватить его богатства.
— Нам жаль, Арион, но ты должен умереть,
— сказал капитан судна.
— Какое преступление я совершил? — спросил
Арион.
— Ты слишком богат, — ответил капитан.
— Пощадите мою жизнь, и я отдам вам все мои дары,
— взмолился Арион.
— Что тебе стоит отказаться от своего обещания,
когда мы прибудем в Коринф? — произнес капитан. —
На твоем месте и я бы поступил так же. Вынужденный
подарок — это уже не подарок.
— Хорошо,— смирившись со своей судьбой,
вскрикнул Арион, — только позволь мне спеть
последнюю песню.
В этом капитан решил не отказывать
певцу. Арион оделся в лучшие свои одежды, взошел
на нос корабля, и его исполненная чувством песня
вознеслась в самую высь. Закончив петь, прыгнул
певец за борт, а судно поплыло дальше.
Казалось, не что не может спасти Ариона
от верной гибели. И что же? Тонущий Арион увидел
вокруг себя дельфинов. Дельфины приплыли на звук
его чудесной песни, и один из них принял певца на
спину. К вечеру того же дня дельфины доставили
Ариона в Коринф, на несколько дней раньше, чем
туда приплыл корабль со злыми моряками.
Моряков наказали по заслугам. Ариону
вернули его богатство. А на берегу поставили
памятник дельфину с человеком на спине. Образ
доброго спасителя-дельфина навсегда остался в
памяти потомков.
(Адаптация древнегреческого мифа для
«Дошкольного образования»)
МУЗЫКА В ЛЕГЕНДАХ РУССКИХ БЫЛИН
Садко
Морской царь дает Садко обещание
В давние времена жил-поживал в славном
Новгороде добрый молодец по имени Садко. Не было
у того молодца ни жены, ни терема, ни богатства, ни
дружины. Зато были у Садко гусли звонкие. Ходил
Садко по домам, по пирам, играл на гуслях, тешил
людей своим искусством и тем зарабатывал себе на
кусок хлеба.
Только раз отвернулась удача от
молодца. День не зовут Садко на честной пир,
другой не зовут, третий не приглашают. Опечалился
он, разобиделся. Пошел к Ильмень-озеру, сел на
бел-горюч камень и ударил по струнам: «Коль людям
моих песен не надобно, пусть потешатся волны
морские!»
Звенят струны, поет Садко,
всколыхнулися волны озера. Поднялась вода
высокая, побежала к берегу. Испугался молодец,
оборвал песню, воротился в город. Только в
Новгороде все по-прежнему.
Не зовут Садко на честной пир. Вновь
пошел он к Ильмень-озеру, сел на камень, ударил в
гусли: «Коли людям моих песен не надобно, пусть
потешатся волны морские!»
Всколыхнулися волны озера. Поднялась
вода высокая, побежала к берегу. Как и в первый
раз, испугался Садко, оборвал песню, воротился в
город. Опять не зовут его петь на пир.
В третий раз пошел Садко к озеру, сел на
бел-горюч камень, заиграл в свои гусельки. Как
наморщилась водная гладь, поднялись на озере
волны! А Садко все играет на гуслях. Заплясали
волны, запенились, забурлили у самого берега. А
Садко играет на гуслях. Волны бьются о белый
камень, обдают Садко брызгами. А Садко знай себе
играет на гусельках. Расступилась тут гладь
Ильмень-озера, и поднялся со дна Морской царь.
Борода у царя — словно пена морская, за спиной
колышутся водоросли. Говорит Морской царь:
«Потешил ты меня, добрый молодец! Порадовал меня,
новгородский Садко! За твою игру искусную
награжу тебя бессчетным богатством. Воротись в
Новгород и скажи купцам новгородским, будто в
Ильмень-озере плавает рыба с золотыми чешуйками.
Не поверят тебе купцы, ты вступай с ними в спор.
Пусть заложат они свое богатство. Ты же заложи
буйну голову. А затем сплети шелковый невод и иди
рыбу ловить. Дам тебе три золотые рыбки. Принесут
эти рыбки тебе богатство!»
Садко спорит с новгородскими купцами
Возвратился Садко в Новгород. Тут
позвали его на пир — гостям на гуслях играть.
Ударил Садко в гусли и запел песню странную.
Будто знает он чудо чудное, будто водится в
Ильмень-озере рыбина с золотыми чешуйками.
Удивились честные гости, купцы богатые, не
поверили чуду. А Садко на своем настаивает, на
спор купцов вызывает. Три купца раззадорились,
вступили в спор с молодцем: «Если твоя правда и
водится в озере золотая рыбина, забирай наши
лавки с товарами!» Садко же заложил свою буйну
голову.
Взяли они невод шелковый и поехали на
озеро. Забросили сети в Ильмень-озеро, купцы в усы
посмеиваются: «Не сносить тебе, Садко, головы!»
Только рано они потешалися. Натянулись сети
шелковые, и вытащили рыбаки рыбку — всю как есть
в золотых чешуйках. Удивились купцы несказанно и
снова сети закинули. Снова попалась им золотая
рыбка. Закинули сеть в третий раз, снова в ней
рыбка запуталась — не простая, золотая. Тут купцы
правоту Садко признали, отдали ему свои товары, а
себе на память о споре взяли по рыбке.
Садко отправляется в путешествие по
морю
Стал Садко торговать и нажил себе
богатство несметное. Ни в чем себе не отказывал,
построил палаты белокаменные, украсил их солнцем
и звездами, взял в жены молодую красавицу. Только
мало ему показалося.
Решил Садко счастья за морем искать.
Повелел построить тридцать кораблей с
позолоченными носами, сложил на них товары
новгородские и отправился в Золотую Орду. Плыл по
реке Волхов, да по Ладожскому озеру, плыл по
Неве-реке да по морю синему. Прибыл в Орду, продал
товары новгородские, получил деньги несметные и
засыпал их в бочки. В сорока бочках — чистое
золото, в других сорока — чистое серебро.
Погрузил Садко бочки на свои корабли и поплыл в
обратный путь.
День плывут корабли по синему морю,
другой плывут. На третий день разыгралась на море
страшная буря. Корабли волной бьет, ветер паруса
рвет, не дает с места тронуться.
Собрались Садко и его дружинники совет
держать: «Как быть? Что делать? Сколько лет мы по
морю плавали, Морскому царю дани не платили.
Видно, царь свою долю требует!»
Приказал тогда Садко взять бочку
чистого серебра и спустить в синее море.
Как и прежде, корабли волной бьет,
ветер паруса рвет, не дает с места тронуться.
Приказал тогда Садко взять бочку
чистого золота и спустить в синее море.
Как и прежде, корабли волной бьет,
ветер паруса рвет, не дает с места тронуться.
Стали тогда корабельщики говорить:
«Видно, царь Морской человеческой головы
требует. Не выполним его волю, все на дно пойдем».
Как тут быть? Решили бросить жребий.
Кому жребий выпадет, тому к Морскому царю идти.
Взял тогда каждый по легкой щепочке и
написал на ней свое имя. Бросили щепки в воду. Все
щепки гоголем по волнам плывут, а щепка Садко
камнем на дно пошла: «Знать, Морскому царю сам
Садко понадобился!»
Приказал тогда Садко принести ему перо
да бумагу и написал подробно, какие из его
богатств кому отдать. Часть пожертвовал божьим
церквям, часть оставил молодой жене, часть велел
раздать дружинникам, а оставшееся — нищим. Себе
же оставил только гусли. «Возьму, — говорит, — их
с собой в море синее!»
Чтоб Садко помирать не страшно было,
спустили на воду доску дубовую, на нее — добра
молодца с гуслями, и оставили на милость волнам. В
тот же миг корабли с места тронулись, полетели по
волнам, словно птицы.
Садко на дне морском
Остался Садко посреди синего моря,
один-одинешенек, на дубовой доске. От тоски
прижал он к груди свои гусли, закрыл глаза и
заснул.
А как открыл глаза, видит: он уже на
самом дне. Перед ним палаты белокаменные — покои
Морского царя. Поднялся купец на ноги и пошел в
палаты. Встретил царь его упреками: «Сколько раз
ты по морю плавал, мне, царю, дани не платил! Помню
я, ты мастер на гуслях играть. Так играй же, Садко,
потешь меня!»
Ударил Садко в гусли, как было
приказано. Развеселился царь, вскочил на ноги,
стал пятками притоптывать, в ладоши
прихлопывать, борода вокруг него морской пеной
бурлит, за спиной водоросли колышутся.
Разрезвился царь, расплясался. От веселого танца
царского поднялась на море буря невиданная.
Несет волной корабли на скалы, и они разбиваются.
Тонут люди в бушующих волнах. А Садко все играет
на гуслях. А Морской царь все пляшет, каблуками
морское дно топчет.
Стали люди по всей земле Николаю
Угоднику молиться, чтобы защитил их от бури на
море.
К.А. Васильев. Садко и владыка морской.
1974
|
Играет Садко. Вдруг чувствует,
будто кто-то за плечо его трогает. Обернулся —
видит, стоит перед ним седой старик, Морскому
царю невидимый. Говорит ему святой Николай: «Ты
послушай меня, Садко Новгородский! Перестань
играть в гусли звонкие!» — «Не могу, — отвечает
ему молодец, — здесь, на дне морском, не моя воля
правит. Царь Морской приказал мне играть на
гусельках!» — «А ты струны у гуслей порви да
скажи царю, что других нет. Скажи ему, что
сломались гусельки. А как спросит царь, не хочешь
ли ты жениться, соглашайся. В жены бери только
девицу Чернавушку. Но после свадьбы жену свою
морскую не обнимай, в уста сахарные не целуй. А то
останешься в море навеки. Если меня послушаешь,
снова в Новгороде очутишься».
Тут Садко согласно кивнул, ударил
сильно по струнам и порвал их. Замолчали гусли.
Перестал Морской царь плясать: «Что ж, Садко, ты
больше для меня не играешь?»
Отвечает Садко, как учил его святой
угодник: «Гусли мои поломалися, струночки на них
порвалися. А других у меня с собой нет».
Вздохнул царь: «Делать нечего!» — и
спрашивает добра молодца: «Не хочешь ли жениться
в синем море на красной девушке?» Садко только
голову склонил: «У меня на дне морском своей воли
нет. Как повелишь, так и сделаю».
Повелел тогда Морской царь Садко
поутру подняться ранешенько и выбрать себе в
жены красну девицу. Поднялся Садко ни свет ни
заря и пошел невесту смотреть. Хлопнул царь в
ладоши, выходят из ворот триста девушек — одна
другой краше. Каждая молодца ласковым взглядом
манит. Садко смотрит, не поддается. Прошли первые
триста красавиц. Никого не выбрал молодец. Снова
хлопнул царь в ладоши. Вышли из ворот еще триста
девушек, красивее прежних. Садко смотрит, плечами
пожимает, никого не выбрал. Царь Морской
нахмурился и хлопнул в ладоши третий раз. Опять
вышли триста девушек — такой красоты, что ни в
сказке сказать, ни пером описать. Садко от них
глаз оторвать не может. Но первую сотню
пропустил, вторую сотню пропустил и третью
пропустил. Глядь — замыкает шествие девушка
красоты невиданной. Понял Садко, что это и есть
Чернавушка. Указал на нее царю: «Вот на этой
женюсь!»
Обрадовался Морской царь, велел в море
свадьбу сыграть, на пир гостей созвать. После
пира отвели молодых в покои. Но Садко жену свою
морскую обнимать не стал, не поцеловал в уста
сахарные, лег спать и заснул крепким сном.
Садко возвращается в Новгород
Пробудился Садко на крутом берегу.
Перед ним бежит река Чернава. По Чернаве плывут
корабли с дорогими товарами. На кораблях
дружинники его поминают: «Не видать купцу
молодой жены! Не бывать купцу больше в
Новгороде!» Только смотрят — на крутом кряже
стоит сам Садко, встречает свою дружинушку.
Пошли тут все в город Новгород.
Выбегала к Садко молодая жена, обнимала его на
радостях, целовала в уста сахарные. Разгрузил
Садко свои корабли, одарил своих дружинников. А
на деньги свои бессчетные построил церковь
соборную во имя Николая Угодника.
Но с той поры по морям больше не плавал,
далеко от дома не торговал. Жил со своей женой в
Новгороде.
Вавила и скоморохи
Скоморохи приходят к Вавиле
В давние времена жил на свете добрый
молодец Вавилушка. Пахал землю, сеял пшеницу,
кормил родную матушку. А отца у него не было. Мать
Вавилы, Ненила, была вдовой.
Раз работал Вавила в поле. Видит, идут
по дороге двое путников с гуслями через плечо, с
дудками у пояса. «Здравствуйте, люди добрые! —
приветствует их пахарь. — Кем будете? Куда путь
держите?»
Отвечают ему путники: «Мы — люди
веселые, скоморохи. Зовут нас Кузьма да Демьян. На
дудках играем, людей потешаем. А сейчас идем в
края дальние, к царю собачьему. Царь тот тоже
умеет в рожок играть, умеет царь
ворожить-колдовать, на людей порчу насылать.
Хотим мы того царя наказать, хотим его
переиграть. Пойдем с нами скоморошить!»
Отвечает Вавила: «Я бы пошел. Только
играть не обучен. Да и дудки у меня нет…» — «Как
так нет?» — удивляются прохожие.
Смотрит Вавила — что за чудо? Держал в
руке кнут — лошадь погонять. А теперь вместо
кнута в руках у него настоящая дудочка. В другой
руке держал вожжи, превратились вожжи в шелковые
струны. В шелковые струны на гусельках.
А прохожие Вавилу подначивают: «Подуй,
Вавилушка, в звонку дудочку, а Кузьма с Демьяном
тебе на гусельках подыграют!»
Поднес Вавила дудку к губам, дунул в
нее, полилась песня звонкая. Словно всю жизнь
молодец на дудочке играл. Стали Кузьма да Демьян
ему подыгрывать. Птицы от стыда смолкли, лошадь
плясом пошла.
«Видно, люди эти не простые, а святые, —
думает про себя Вавила. — Пойду с ними
скоморошить».
Скоморохи и Вавила идут длинной
дорогой
Пошли скоморохи втроем по дороге.
Смотрят — мужик на гумне горох
молотит:
— Эй, скоморохи, куда путь держите?
— Идем мы в края дальние, к царю
собачьему. Царь тот умеет в рожок играть, умеет
царь ворожить-колдовать, на людей порчу насылать.
Хотим мы того царя наказать, на дудках его
переиграть.
Стал мужик над скоморохами потешаться:
— Куда вам! У царя собачьего есть
широкий двор. Вокруг двора — железный забор.
Тридцать три кола в том заборе. На тридцати колах
— по человечьей голове.
А три кола свободны. Видно, вас дожидаются.
Говорят скоморохи крестьянину:
— Мы от тебя добрых слов не ждали, на
ласку не напрашивались. Но кто тебя неволил нам
лиха желать да злое пророчить? Подуй-ка,
Вавилушка, в звонку дудочку, а Кузьма с Демьяном
тебе на гусельках подыграют!
Заиграл Вавила на дудочке, Кузьма с
Демьяном ему на гусельках подыгрывают.
И под эту музыку скоморошью откуда ни возьмись
налетели воробьи да голуби, не десятки — тысячи!
Стали голуби горох клевать. Стал мужик голубей
гонять. Да разве всех разогнать под силу? «Эх, —
думает мужик, — видно, те скоморохи не простые,
видно, это люди святые! Пойду попрошу у них
прощенья!»
Только скоморохов уже и след простыл.
Идут скоморохи, куда несут ноги.
Навстречу мужик на телеге едет, везет на рынок
горшки продавать:
— Эй, скоморохи, куда путь держите?
— Идем мы в края дальние, к царю
собачьему. Царь тот умеет в рожок играть, умеет
царь ворожить-колдовать, на людей порчу насылать.
Хотим мы того царя наказать, на дудках его
переиграть.
Стал мужик над скоморохами потешаться:
— Куда вам! У собачьего царя есть
широкий двор. Вокруг двора — железный забор.
Тридцать три кола в том заборе. На тридцати колах
— по человечьей голове.
А три кола свободны. Видно, вас дожидаются.
Говорят скоморохи крестьянину:
— Мы от тебя добрых слов не ждали, на
ласку не напрашивались. Но кто тебя неволил нам
лиха желать да злое пророчить? Подуй-ка,
Вавилушка, в звонку дудочку, а Кузьма с Демьяном
тебе на гусельках подыграют!
Заиграл Вавила на дудочке, Кузьма с
Демьяном ему подыгрывают. Откуда ни возьмись
налетели куропатки да тетерева —
видимо-невидимо. Сели птицы на телегу, и столько
их было, что лошадь встала: не свезти ей воз, даже
с места не сдвинуть. Рассердился мужик, стал
кнутом по сторонам махать, птиц сгонять. По
тетеревам не попал, а горшки все до единого побил.
«Эх, — думает мужик, — видно, те
скоморохи не простые, видно, это люди святые!
Пойду попрошу у них прощенья!» Только скоморохов
уже и след простыл.
Идут скоморохи по берегу реки. Видят —
девушка белье полощет.
— Здравствуйте, люди добрые, скоморохи
веселые! Куда путь держите?
— Идем мы в края дальние, к царю
собачьему. Царь тот умеет в рожок играть, умеет
царь ворожить-колдовать, на людей порчу насылать.
Хотим мы того царя наказать, на дудках его
переиграть.
— У собачьего царя есть широкий двор.
Вокруг двора — железный забор. Тридцать три кола
в том заборе. На тридцати колах — по человечьей
голове. А три кола свободны. Пусть Бог вам поможет
беды избежать, царя злобного переиграть!
— Спасибо тебе на добром слове!
Подуй-ка, Вавилушка, в звонку дудочку, а Кузьма с
Демьяном тебе подыграют!
Заиграл Вавила на дудочке, Кузьма с
Демьяном ему подыгрывают. Стала девица белье
полоскать. Опустит в воду холстину, а вытащит
шелк.
«Видно, — думает, — скоморохи не
простые! Видно, это люди святые! Помолюсь за них,
чтобы с делом сладили!»
Скоморохи играют в собачьем царстве
А скоморохи тем временем пришли на
самый край света, в царство собачьего царя, к реке
Смердящей. Как увидел царь чужестранцев, достал
свой рожок волшебный и давай дуть-играть, давай
злобно колдовать, на скоморохов порчу нагонять.
Поднялась вода в реке выше берега,
грозит все вокруг затопить, скоморохов погубить.
«Подуй-ка, Вавилушка, в звонку дудочку,
а Кузьма с Демьяном тебе подыграют!» Заиграли
скоморохи на дудочках, на дудочках да на
гусельках. Громче царя собачьего, звонче рожка
волшебного. Откуда ни возьмись набежали к берегу
быки с коровами, стали они воду пить. Стала вода в
реке убывать, стала Смердящая пересыхать.
А скоморохи все играют. Не осталось в
царстве ни капли воды, раскалились земля и камни,
пожелтела трава по берегу. А скоморохи все
играют.
Царь от страха все песни забыл, рожок
свой волшебный выронил.
А скоморохи все играют. Вспыхнула тут
сухая трава жарким огнем, загорелось царство
собачьего царя.
Не придется ему больше в рожок играть,
не придется больше ворожить-колдовать, на людей
порчу насылать. Наказали скоморохи царя,
переиграли его на дудках.
О кифаре и гуслях из мифов и былин
Вместо послесловия
Откуда взялось слово «музыка»
Слово музыка произошло от слова «муза».
Музами в давние времена в стране под названием
Древняя Греция называли богинь, которые
покровительствовали поэтам, музыкантам и
актерам.
Музы были дочерьми главного
древнегреческого бога Зевса и богини памяти
Мнемосины.
Весной и летом на лесистых склонах
священных гор они водили хороводы. Вечной
молодостью наделены были прекрасные девы и
чудесным даром пения. Сам златокудрый Аполлон,
бог света, сопровождал пение муз игрой на кифаре.
В лавровом венке следовал он впереди хора поющих,
и вся природа в восторге внимала божественному
пению.
Вот музы, ведомые Аполлоном,
появляются на священной горе Олимп. Здесь живут
главные древнегреческие боги. И замолкает все на
Олимпе. Боги забывают дела и обиды, кровавые
войны и распри. Торжественное пение сменяется
другим мотивом, и боги, взявшись за руки, движутся
в веселом хороводе. Пляшут боги под звуки кифары,
и мир переполняется радостью.
Как появилась кифара
Чудесной игре на кифаре, рассказывают
греческие мифы, научил Аполлона бог Гермес.
Гермес, бог торговцев и мореплавателей, родился
необыкновенным ребенком. С младенчества
отличался он небывалым проворством, ловкостью и
хитростью. Как-то мать не уследила за ним,
маленький Гермес выбрался из дома и отправился
путешествовать. Скоро добрался жаждущий
приключений мальчик до страны, где жили музы.
Неподалеку от жилища муз Аполлон пас стадо своих
священных коров. Чуть отвернулся Аполлон, а
Гермес тут как тут: схватил хворостину и угнал
стадо.
А чтобы Аполлон не догадался, в какую сторону
двинулся похититель, хитрый малыш обул коров в
сандалии.
Аполлон был не просто богом света и
предводителем муз, но и искусным прорицателем.
Поэтому, несмотря на все уловки проказника, он
все-таки обнаружил свое стадо, которое Гермес
спрятал в пещере. Однако две священные коровы
пропали. Гермес их зарезал и съел. Отдыхая после
сытного обеда, бог всех плутов обнаружил у входа
в пещеру панцирь большой черепахи. Он повертел в
руках панцирь, а потом взял да и натянул на него
оставшиеся от обеда коровьи жилы. Туго-туго
натянул. Так, что от прикосновения жилы дрожали и
издавали звуки. Так получился инструмент,
который назвали лирой, или кифарой.
Кифара спасла Гермеса от расправы за воровство.
Аполлон обнаружил похитителя в тот момент, когда
он играл на изобретенном музыкальном
инструменте. Звуки музыки так потрясли Аполлона,
что он пообещал простить Гермеса, если только тот
обучит его играть на лире. Гермес согласился. Но с
условием, что Аполлон в обмен научит его
искусству прорицания. Аполлон принял условие
маленького хитреца и, обучившись музицированию,
больше не расставался с кифарой.
С той поры под сопровождение кифары (или лиры)
пели все великие певцы Древней Греции, аэды. С
кифарой часто изображают великого слепого аэда
Гомера.
Гесиод:
Молви, прошу, еще об одном, Гомер
богоравный:
Есть ли для смертных для нас какая на свете
услада?
Гомер:
Лучшее в жизни — за полным столом, в
блаженстве и в мире
Звонкие чаши вздымать и слушать веселые песни.
ПРЕДАНИЯ ВЕТХОГО ЗАВЕТА
Предания Ветхого Завета приписывают
изобретение музыкальных инструментов потомку
Каина, человеку по имени Иувал. Он изобрел
свирель и гусли и обучил людей играть на них.
Богу, говорится в Библии, нравилось, когда люди в
Его честь пели и играли.
Ж.Кюгельген, Т.Купфер. Саул и Давид
|
Замечательным музыкантом был
царь Давид. Давид родился в доме простого пастуха
и в юности пас стада овец. В свободные часы
мальчик играл на гуслях. Свои песни Давид
посвящал Богу. В песнях он изливал свои страдания
и печали, в песнях предвидел будущее.
Давид совершил много подвигов во имя
своего народа и стал прославленным
военачальником. Но с гуслями не расстался. Не
оставил он музыки и тогда, когда стал царем.
Однажды Давид возвращался в город после
победоносного похода. Он пел и танцевал во имя
Господа. А жена его, Мелхола, смотрела на него из
окна. «Давид ведет себя совсем не как царь. Он
поет и танцует, как простой смертный», — подумала
она. И это ей очень не понравилось. «Если ты царь,
веди себя по-царски», — сказала Мелхола Давиду.
«Разве царю зазорно славить песнями Бога?» —
возразил Давид. Господь прогневался на Мелхолу
за ее слова, поэтому Мелхола так и не родила
ребенка.
А прекрасные песнопения Давида —
псалмы — были собраны в книгу под названием
«Псалтирь». Их поют, с ними молятся по сей день.
Псалом 150
Аллилуйя!
Славьте Бога во Храме Его,
славьте Его на тверди небес,
где явлена сила Его!
Славьте Его в делах мощи Его,
славьте Его во многом величии Его!
Славьте Его гулом труб,
славьте Его звоном лютней и арф!
Да славит Его тимпан* и пляс,
да славит Его кимвала** звон,
да славит Его кимвала зык***!
Все, что дышит, да славит Господа!
Аллилуйя!
(Перевод С.Аверинцева)
Аллилуйя — возглас, буквально
означающий «Хвалите Господа!» (прим.
С.Аверинцева)
Гусли
Царь Давид, говорится в Библии, играл
на гуслях. Так перевел переводчик на славянский
язык древнееврейское слово «киннор», чтобы
читающим священное писание было понятно, о чем
идет речь.
Киннор действительно напоминал собой
известные на Руси гусли.
Некоторые ученые считают, что
славянские гусли получили свое название от
натянутой тетивы лука. Лук был распространенным
оружием. С ним охотились, с ним воевали. Упругая
тетива лука называлась «гуслой». Когда лучник
пускал стрелу, тетива звенела. Изготовляли
тетиву для лука из кишок или жил животных. Жилы
служили струнами и для древних гуслей.
На гуслях играли скоморохи и сказители
былин баяны. В игре на гуслях были искусны
былинные богатыри, например, Добрыня.
В русском языке сохранились пословицы
и поговорки о гуслях.
Гусли — мысли мои, песня — думка моя.
Гусли звончатые думку за горы заносят,
из-за гор выносят. (То есть позволяют музыканту
улетать мыслями в дальние края, размышлять,
фантазировать.)
Гусли-самогуды: сами заводятся, сами
играют, сами пляшут, сами песни поют.
(Гусли-самогуды часто встречаются в русских
волшебных сказках.)
Гусельцы хозяина знают. (Инструмент
хорош только в руках хозяина.)
(Пословицы приведены по словарю
В.Даля.)
А вот известная детская потешка:
Как у нашего соседа
Хороша была беседа:
Гуси — в гусли,
Утки — в дудки,
Вороны — в коробы,
Тараканы — в барабаны.
* Тимпан — древний
ударный инструмент, похожий на литавры, тарелки.
** Кимвал — древний
ударный инструмент в виде двух медных тарелок
или чаш.
*** Зык — резкий,
отрывистый звук.
